Впервые И. С. Шмелев побывал в Крыму в 1907 г. – на даче своего редактора Д. И. Тихомирова, педагога и издателя детского журнала, – в «Профессорском уголке», в Алуште. Крымская природа, ее роскошь и великолепие произвели на писателя большое впечатление, которое отразилось в рассказах «Под горами» (1907) и «Виноград» (1913). Шмелеву хотелось поселиться в Крыму, он не раз говорил об этом в письмах к сыну (в действующую армию в 1916 – 1917 гг.). В 1917 г., после месячного летнего пребывания на даче у С. Н. Сергеева-Ценского в том же «Профессорском уголке», ему удалось сговориться и купить там участок – у Машковцева. Шмелев намеревался строиться, сажать виноград, наслаждаться чудесным Крымом и даже завести лошадь…
Мечта – жить в Крыму – сбылась для Шмелева страшным образом. Летом 1918 г. он уехал из советской России в занятую немцами Алушту, где гостил сначала у Ценского, потом у Е. Н. Тихомировой, вдовы своего редактора, позднее жил в собственном маленьком домике. Весной 1922 г. возвратился обратно в Москву. Поэт И. А. Белоусов, друг писателя, вспоминал: «Когда, после Крыма, Шмелев вернулся в Москву, я едва узнал его при встрече: вместо живого, подвижного и всегда бодрого я встретил согнутого, седого, с отросшей бородой разбитого человека…»
Правду о судьбе сына, арестованного красными, Шмелев узнал от председателя Военного революционного комитета г. Алушта, проездом через Феодосию затребовавшего дело Сергея: приговор был 29 декабря, а расстрел произошел гораздо позже. Доктор Мальцев, врач Особого отдела, сообщил Шмелеву, что его сын в середине февраля был переведен из подвала в казармы. Шмелев писал об убийцах своего сына: «Террор проводили по Крыму председатель Крымского Военно-Революционного Комитета – венгерский коммунист Бела Кун, в Феодосии – начальник Особого Отдела 3-1 стрелковой дивизии 4-1 Армии тов. Зотов и его помощник тов. Островский, известный на юге своей необычайной жестокостью. Он же и расстрелял моего сына… Мне лично на мою просьбу дать точные сведения, за что расстреляли моего сына, и на мою просьбу выдать тело или хотя бы сказать, где его зарыли, уполномоченный от Всероссийской Чрезвычайной Комиссии Дзержинского, Реденс, сказал, пожимая плечами: «Чего вы хотите? Тут, в Крыму, была такая каша!…»
Крым назвали «всероссийским кладбищем», а число погибших во время террора исчисляли в 50, в 100 – 120 тыс., даже в 150 тыс. человек.
И. С. Шмелев в своих книгах подробно не пишет о зверствах красного террора в Крыму, очевидцем которых он был. Не дает статистики и не анализирует политическую ситуацию. Он не историк и не философ. Он художник. Он пишет о душе человеческой, о «судорогах» этой души в страшных кровавых испытаниях. Бред, меркнущее сознание, «подполье» и его тайники; сбивчивый ритм повествования, захлеб, поток сознания; страшные темы преступления и безумия – все это в крымских рассказах Шмелева заставляет вспомнить Достоевского. Глубинна связь этих двух писателей – русский философ-эмигрант И. А. Ильин говорил о них как о творящих «сердцем»: «Творя и показывая, Шмелев чувствует сам; он видит сам; он видит чувством, мыслит чувством, воображает из чувства и изображает, чувствуя. И этот акт передает своему читателю. Шмелев хорошо знает, что значит «видеть сердцем» и «говорить от сердца», и что шепчет «голос, живущий в сердце»; он знает также, как страшен бывает человек, у которого «сердце ожесточилось» или у которого «дух смерти вынул сердце».
Источник: «Крымский архив»
