Татары говорят: мир людей – точильное колесо, оно выгодно тому, кто умеет им править.
Фатимэ, жена Аблегани, варила под развесистой орешиной сладкий бетмес из виноградных выжимок и думала горькую думу.
Три года не прошло, как праздновали ее той-дугун. Первая красавица деревни, как персик, который начинает поспевать, она выходила замуж за первого богача в долине. Свадебный мугудек, обвитый дорогими тканями и шитыми золотом юзбезами, окружало более ста всадников. Горские скакуны, в шелковых лентах и цветных платках, обгоняли в джигитовке один другого. Думбало било целую неделю, и чалгиджи не жалели своей груди.
Завидовали все Фатимэ, завидовала в особенности одна с черными глазами и сглазила ее. Как только вышла Фатимэ замуж, так и пришла болезнь.
Звали хорошего экима лечить, звали муллу читать – не помогло. Возили на святую гору в Кара-Даг, давали порошки от камня с могилы – хуже стало. Высохла Фатимэ, стала похожа на сухую тарань.
Перестал любить ее Аблегани; сердится, что больная у него жена; говорит, как сдавит вино в тарапане, возьмет в дом другую жену.
– Отчего так, – думала Фатимэ, – отчего у греков, когда есть одна жена, нельзя взять другую, у татар – можно? Отчего у одних людей – один закон, у других – другой?
Плакала Фатимэ. Скоро привезут из сада последний виноград, скоро придет в дом другая, с черными глазами. Ее ласкать будет Аблегани; она будет хозяйкой в доме; обидит, насмеется над бедной, больной Фатимэ, в чулан ее прогонит.
– Нет, – решила Фатимэ, – не будет того, лучше жить не буду, лучше в колодец брошусь.
Решила и ночью убежала к колодцу, чтобы утопиться. Нагнулась над водой и видит Азраила; погрозил ей Азраил пальцем, взмахнул крылами, как нежный голос коснулся ее сердца, и унесся к небу, на юг.
Схватились старухи, что нет дома Фатимэ, бросились искать ее и нашли на земле у колодца; а в руках у нее было перо от крыла, белее лебединого.
Умирала Фатимэ, но успела сказать, что случилось с нею.
Собрались козские женщины, всю ночь говорили, спорили, ссорились, жалели Фатимэ, думали, что и с ними может то же случиться. И вот нашлась одна, дочь эфенди, которая знала письмо – ученой была.
– Скажи, – спрашивали ее, – где написано, чтобы когда жена больной, старой станет, муж брал новую в дом? Где написано?
– Захотели – написали, – отвечала дочь эфенди. – Мало ли чего можно написать.
– Вот ты знаешь письмо, напиши так, чтобы муж другую жену не брал, когда в доме есть одна.
– Кому написать? – возражала Зейнеп. – Падишаху? Посмеется только. У самого тысяча жен, даже больше.
Задумались женщины. Но нашлась, которая догадалась.
– Кто оставил Фатимэ перо? Ангел. Значит – пиши Пророку. Хорошо только пиши. Все будут согласны. Кто захочет, чтобы муж взял молодую хары, когда сама старой станешь. Пиши. Все руку дадим.
– А пошлем как?
– С птицей пошлем. Птица к небу летит. Письмо отнесет.
– Отцу нужно сказать, – говорила Зейнеп.
– Дура, Зейнеп. Отцу скажешь – все дело испортишь. Другое письмо напишешь – напротив напишет.
Уговаривали женщины Зейнеп, обещали самую лучшую мараму подарить и уговорили.
Села на корточки Зейнеп, положила на колени бумагу и стала писать белым пером ангела письмо Магомету.
Долго писала, хорошо писала, все написала. Замолчали женщины, пока перо скрипело, только вздыхали по временам.
А когда кончили – перо улетело к небу догонять ангела.
Завязала Зейнеп бумагу золотой ниткой, привязала к хвосту белой сороки, которую поймали днем мальчишки, и пустила на волю.
Улетела птица. Стали ждать татарки, что будет. Друг другу обещали не говорить мужьям, что сделали, чтобы не засмеяли их. Но одна не выдержала и рассказал мужу.
Смеялся муж; узнали другие, потешались над бабьей глупостью, дразнили женщин сорочьим хвостом. А старый козский мулла стал с тех пор плевать на женщин.
Стыдились женщины – увидели, что глупость сделали; старались не вспоминать о письме.
Но мужья не забывали и, когда сердились на жен, кричали:
– Пиши письмо на хвосте сороки.
Выросла молодежь и тоже, за отцами, стыдила женщин. Смеялись и внуки и, смеясь, не заметили, как не стало ни у кого двух жен, ни в Козах, ни в Отузах, ни в Таракташе.
Может быть, баранина дорогой стала; может быть, самим мужчинам стыдно стало, может быть, ответ пророка на письмо пришел. Не знаю.
Легенда была напечатана в газете «Утро России» за 1913 г.
