Не искал почета, не искал золота; искал правду. Когда увидел – ушла правда, тогда умер Кемал-бабай. Сколько лет было Кемал-бабаю, не знали. Думали – сто, может быть, двести. Он жил так долго, что вся деревня стала родней; он жил так много, что дряхлое ухо не различало шума жизни, а глаз перестал следить за ее суетой. Иногда о нем забывали, и только когда весеннее солнце заливало золотом лучей вершины Кара-Дага, вспоминали, что он еще жив.
– Опять идет на гору.
Кемал-бабай шел, чтобы омыть лицо весенней струей из родника. Навстречу неслись гимны аромата цветов; легкий бриз играл, лаская землю; радость бытия наполняла существо. Кемал-бабай прислушивался к доходящим ощущениям и в них искал себя.
Старый, дряхлый Кемал-бабай, ноги которого еле двигаются и руки с трудом поднимаются для молитвы, ты ли тот самый Кемал, который в бурную ночь плыл между скал к кораблю, чтобы предупредить об опасности? Смелый Кемал, не боявшийся самым сильным и богатым говорить в лицо слово правды; Кемал, которого изгнали из девяти стран, ибо, кто говорит правду, того изгоняют из девяти государств, как потом стал говорить народ.
Катилась жизнь твоя, Кемал, как бурная река, пока не нашел приюта в бедной деревушке. Кто знает Коран лучше муллы, кто понимает арабскую книгу, кто побывал в Мекке и Стамбуле – тот мудрый человек. А мудрого человека не тронут в деревне. И вот долго живет Кемал под Кара-Дагом, много весен прошло; и каждую весну идет на гору, к ручью, где делает на дереве зарубку. Потом сочтет – сколько лет ждал правду на земле. Потому, что все ждет ее чистый духом человек.
Так думал Кемал-бабай, спускаясь в долину, когда вечерняя синева бежала по склонам вслед за уходящим светом дня.
Так шли годы, много уже зарубок на дубе, до ветвей дошли. И вот пришло время зноя, какого не знали раньше. Солнце выжгло траву, иссушило лист, вымерли ручьи, воздух жег дыхание.
Молились в мечети; спрашивали Кемал-бабая:
– Что будет?
– Покажется месяц, пойдет дождь, землю зальет. Горе будет.
Ждали люди. Сверкнул серебристый серп на безоблачном небе – не похоже было на дождь.
– Плохой пророк Кемал-бабай.
Но за ночь набежавшие тучи потушили огни звезд, блеснула разгневанная молния, загрохотал перекатом по горам гром, понеслись по земле странные голоса, и диким ревом загудел ливень. Не было еще такого.
– Правду сказал Кемал-бабай! – испугались люди. – Горе будет, сказал.
И настал ужас. Хлынул на деревню бешеный поток с гор и унес в море всех, кто не успел бежать. Обезумел богатый Велли. Клялся все вернуть, что отнял у соседа, – и дом, и сад, и, если найдется, дочь. Старый Муслядин умолял помочь ему – все долги простить. И было чистое сердце у них. И вспоминали имя Аллаха, даже кто никогда не произносил его. Ибо было горе кругом, и не надеялись на себя. Молились в мечети, ждали, что скажет Кемал-бабай. Как в арабской книге, читал Кемал-бабай в их сердцах; знал, что думали, и казалось ему, что стала близка правда. Вышел на крыльцо, посмотрел туда, где завернулся в облако Кара-Даг. Чудился ему свет зеленый, как чалма Пророка. Смотрели люди – не видели.
Прислушался Кемал-бабай. Сверху – с неба ли, с гор – неслись радостные голоса.
Слушали люди – не слышали.
А через день там, куда глядел Кемал-бабай, засверкал солнечный луч. Прошла беда, пришли в себя люди. Многих не стало. Взяли себе соседи их землю и благодарили Аллаха, что не их постигла гибель. И почувствовал Кемал-бабай, что убегает правда, и начал корить людей.
Больше всех обидел бедных кохтебельский мурзак, больше всех корил его; запретил деревенским ходить к нему. А когда иные пошли тайком – отвернулся от них в мечети.
– Кто с вороном пирует, у того не бывает чистого клюва!
Растерялся мурзак, не знал, что делать. Достал из сундука кисет с червонцами и понес ночью к Кемал-бабаю.
– Не срами только.
Швырнул червонцы Кемал-бабай.
– Уходи!
Упал мурзак перед стариком, стал просить:
– Скоро умрешь – на всю деревню сделаю поминки, на могиле столб с чалмой поставлю; много денег дам имамам; скажут имамы: «Кемал-бабай был святой, Кемал-бабай – азис». Все сделаю, похвали людям меня.
Понял Кемал-бабай слова мурзака, отвернулся от него. Закипел гневом мурзак, как ужаленный, бросился на старика и начал бить его.
– Скажи, что сделаешь, как хочу. Или убью тебя.
– Убей, – хрипел Кемал-бабай, переставая дышать.
Пришли наутро люди и увидели, что умирает Кемал-бабай. Ничего не сказал, что случилось с ним. Знал, что не нужно больше корить мурзака. Знал, что ночью занемог мурзак и больше жить не будет. Спросили люди: не надо ли чего и где схоронить его.
– Там, где упадет моя палка.
– Вероятно, бредит старик, – думали.
Но, собрав последние силы, поднялся Кемал-бабай, перешагнул порог, бросил кверху свою палку, зашатался и испустил дух. А палка высоко взвилась к небу и полетела на Кара-Даг. Побежали за ней и нашли у ручья. Там и схоронили святого. И, схоронив, сосчитали, сколько было зарубок на дереве.
– Девяносто девять…
Решили, что было Кемал-бабаю сто лет, и сделали сотую.
Настало хорошее время. Горы покрылись зеленой травой. Быстро оправились тощие стада. Не возвращались на ночлег домой, ночевали в горах, и по ночам чабаны видели зеленый свет на могиле Кемал-бабая. Посылал мулла проверить – сказали, что правда.
– Уж не в самом ли деле азис Кемал-бабай?
Ждали чудес. И случились чудеса. Из Отуз, Коз и Капсихора привозили больных. Многим помогало. Тогда имамы объявили Кемал-бабая азисом.
И немощные стали приходить со всех сторон Крыма. Приходят и теперь. Привозили больных из Алушты и Ускюта, из Ак-Мечети и Бахчисарая. Говорят, всем помогает, кто приходит с чистой душой.
Всю жизнь искал правды Кемал-бабай; кто придет к нему с правдой, тому поможет он. Потому, что Кемал-бабай – азис, святой.
Легенда была напечатана в газете «Утро России» за 1913 г
